Па́вел Григо́рьевич Антоко́льский – российский советский поэт, переводчик, драматург.

Некоторые произведения:
Сын (1943), В переулке за Арбатом (1954)
Сборники стихов:
Мастерская (1958), Высокое напряжение (1962), Повесть временных лет (1962), Конец века (1977)

БАЛЛАДА (Я НЕ ПЕСНЮ ПРОПЕЛ...)
Я не песню пропел, не балладу сложил,
   Отыскал я прямую дорогу,
Но желанной награды я не заслужил
   И не заворожил недотрогу.

Время шло. Зазнобила седая зима.
   Зачастили короткие встречи.
И она меня часто сводила с ума,
   Но о будущем не было речи.

Но росла моя жажда. И ранней весной
   На окраине где-то московской,
Может, на поле чистом иль в чаще лесной,
   Повстречался я с гостьей таковской.

Ее облик менялся в далеком пути,
   И на Балтике в сумрачной сини
Ей хотелось по гальке горячей пройти
   До Купавны ногами босыми.

Да, я завтра увижу ее. Только нет
   С вологодской девчонкою сладу,
Не услышал я зова далеких планет,
   А сложил напоследок балладу.
1976

В ДОМЕ
Дикий ветер окна рвет.
В доме человек бессонный,
Непогодой потрясенный,
О любви безбожно врет.

Дикий ветер. Темнота.
Человек в ущелье комнат
Ничего уже не помнит.
Он не тот. Она не та.

Темнота, ожесточась,
Ломится к нему нещадно.
Но и бранью непечатной
Он не брезгует сейчас.

Хор ликующий стихий
Непомерной мощью дышит.
Человек его не слышит,
Пишет скверные стихи.
1975

В СЕМИДЕСЯТЫХ — ВОСЬМИДЕСЯТЫХ
В конце таинственного века
Среди развалин, в щелях скал
Державный разум человека
Свою жилплощадь отыскал.

Вот он — разведчик руд несметных,
Проходчик в штреке вековом,
Семижды семь потов бессмертных
Со лба стирает рукавом.

Как валит с ног его усталость,
Как сухи губы, как черны.
Что дальше? Сколько дней осталось
До межпланетной стороны?

К последней скорости ревнуя,
Ведя рекордную игру,
Он тратит выручку дневную
В похмельях на чужом пиру.

Что ж, невеселенькая трата...
Но ведь в заштатном городке
Он с прадедом запанибрата
И с правнуком накоротке.

Едва рассветное сиянье
Забрезжит и прорежет ночь,
Халдеяне и марсиане
С ним познакомиться не прочь.

Он всех зовет на поздний ужин,
Пускай теснятся у стола —
Кто слишком важен, кто контужен,
Кто сложен, кто сожжен дотла.

Не в званье дело и не в чине!
В конечном счете всё равно,
Кому и по какой причине
Допить последнее вино.

Что там, в дырявых бочках ада,
Амврозия иль самогон,
Иль атомная канонада,
Заваренная под разгон?

Что там ни будь, но выпей разом
Со дна поднявшуюся муть.
И пей до дна, державный разум,
Ты завтра сможешь отдохнуть.
1966

ВЕНЕРА В ЛУВРЕ
Безрукая, обрубок правды голой,
Весь в брызгах пены идол божества,
Ты людям был необходим, как голод,
И недоказан был, как дважды два.

Весь в брызгах пены, в ссадинах соленых,
Сколоченный прибоем юный сруб.
Тысячелетья колоннад хваленых,
Плечей и шеи, бедер, ног и рук.

Ты стерпишь всё — миазмы всех борделей,
Все оттиски в мильонных тиражах,—
О, только бы глядели и балдели,
О, лишь бы, на секунду задержав

Людской поток, стоять в соленой пене,
Смотреть в ничто поверх и мимо лбов,—
Качая бедра, в ссадинах терпенья,
В тупом поту, в безруком упоенье,
Вне времени!
          И это есть любовь.
Июнь-июль 1928

ВРЕМЕННЫЙ ИТОГ
Хорошо! Сговоримся. Посмотрим,
Что осталось на свете. Пойми:
Ни надменным, ни добрым, ни бодрым
Не хочу я ходить меж людьми.

Чем гордиться? Чего мне ломаться?
И о чем еще стоит гадать?
Дело кончено. Времени масса.
Жизнь идет. Вообще – благодать!

Я хотел, чтобы всё человечье,
Чем я жил эти несколько лет,
Было твердо оплаченной вещью,
Было жизнью... А этого нет.

Я мечтал, чтоб с ничтожным и хилым
Раз в году пировала гроза,
Словно сам Громовержец с Эсхилом,–
Но и этого тоже нельзя.

Спать без просыпу? Музыку слушать?
Бушевать, чтобы вынести час?
Нет!.. Как можно смирнее и суше,
Красноречью – у камня учась.
<1974>

ДОН-КИХОТ
Не падай, надменное горе!
Вставай, молодая тоска!
Да здравствует вне категорий
Высокая роль чудака!

Он будет — заранее ясно —
Смешон и ничтожен на вид,
Кольцом неудач опоясан,
Дымком неустройства повит.

А кто-то кричит: «Декламируй.
Меча не бросай, Дон-Кихот!
В горячей коммерции мира
Ты мелочь, а всё же доход.

Дерись, разъярясь и осмелясь,
И с красным вином в бурдюках,
И с крыльями ветряных мельниц,
Ты этим прославлен в веках.

Недаром, сожженный как уголь,
В потешном сраженный бою,
Меж марионеток и кукол
Ты выбрал богиню свою!

Она тебе сердце пронзает,
Во всем отказав наотрез».
. . . . . . . . . . . . .
Об этом и пишет прозаик,
Когда он в ударе и трезв.
1969

ЗЕРКАЛО
Я в зеркало, как в пустоту,
   Всмотрелся, и раскрылась
Мне на полуденном свету
   Полнейшая бескрылость.

Как будто там за мной неслась
   Орава рыжих ведьм,
Смеялась, издевалась всласть,
   Как над ручным медведем.

Как будто там не я, а тот
   Топтыгин-эксцеленца
Во славу их — вот анекдот!—
   Выкидывал коленца.

Но это ведь не он, а я
   Не справа был, а слева,
И под руку со мной — моя
   Стояла королева.

Так нагло зеркало лгало
   С кривой ухваткой мима.
Всё было пусто и голо,
   Сомнительно и мнимо.
<1973>

***
История! В каких туманах
Тебя опять заволокло?
В чьих мемуарах иль романах
Сквозь непромытое стекло
Ты искаженно проступила
И скрылась? И торчат из тьмы
Чертогов рухнувших стропила,
Где наши пращуры детьми
Играли в Кира иль в Тимура...

Нет! Этого не может быть!
Нельзя так немощно и хмуро
Свою обязанность забыть.

Прямей смотри в живые лица,
В сердца и действия людей.
Чтоб их весельем веселиться,
Искусством ПРАВДЫ овладей.

Ты и сама живая Правда.
Архив долой, раскопки прочь.
Ты не вчера, а только завтра.
Пляши и пой, плачь и пророчь!

Ты не Помпея, не Пальмира,
Не спекшаяся в лаве мышь.
На роковых распутьях мира
Ты в трубы грозные гремишь!
Январь 1969

ИЮЛЬ ЧЕТЫРНАДЦАТОГО ГОДА
С полудня парило.
             И вот
По проводам порхнула искра.
И ветер телеграмму рвет
Из хилых рук премьер-министра.
Над гарью городов гроза.
Скатилась жаркая слеза
По каменной скуле Европы.
Мрачнеют парки. Молкнет ропот.
И пары прячутся.
              И вот
Тот выстрел по австрийской каске,
Тот скрюченный громоотвод.
И лиловеет мир, как в сказке.
Еще не против и не за,
Глядит бессмысленно гроза
И дышит заодно со всеми.
Внизу - кровати, книги, семьи,
Газоны, лошади...
               И вот
Черно на Марне и на Висле.
По линии границ и вод
Кордоны зоркие нависли.
Скосив огромные глаза,
В полнеба выросла гроза.
Она швыряет черный факел
В снопы и жнивья цвета хаки.
Война объявлена.
1924

***
Как это ни печально, я не знаю 
Ни прадеда, ни деда своего. 
Меж нами связь нарушена сквозная, 
Само собой оборвалось родство.

Зато и внук, и правнук, и праправнук 
Растут во мне, пока я сам расту, 
И юностью своей по праву равных 
Со старшим делятся начистоту.

Внутри меня шумят листвой весенней,
И этот смутный, слитный шум лесной
Сулит мне гибель и сулит спасенье,
И воскресенье каждою весной.

Растут и пьют корнями соль и влагу. 
А зимние настанут вечера - 
Приду я к ним и псом косматым лягу, 
Чтобы дремать и греться у костра.

Потом на расстоянье необъятном, 
Какой бы вихорь дальше их ни гнал, 
В четвертом измеренье или в пятом 
Они заметят с башен мой сигнал,

Услышат позывные моих бедствий, 
Найдут моих погасших звезд лучи,- 
Как песни, позабывшиеся в детстве, 
В коротких снах звучащие в ночи.
<1963>

НАБРОСОК БУДУЩЕГО
Умолкнул голос человеческий,
Никем и не услышанный.
Истлели все овечьи вычески
В траве, никем не скошенной.

Чей стон промчится над Евразией,
Зальется над Америкой,
Какой эпической поэзией,
Какой любовной лирикой?

Какая мраморная статуя,
Чья камерная музыка
Восстанут из развалин, сетуя
На козни астрофизика?
5 мая 1964

***
Ну что же! И пускай не доживу.
Суть не во мне. Зато мой внук — дитя —
Немыслимую эту синеву
Всю пролетит насквозь, почти шутя.

Смеясь, дымя пахучим табаком,
Он кончит то, что мне не довелось.
И вдруг подступит к горлу трудный ком
Каких-то там невыплаканных слез.

О чем, бог весть. О связи между ним
И прошлыми веками. О лучах
Космических, которыми храним
От тяготенья памяти смельчак

Сплетется сам собою в знойный день
Вокруг кудрей мальчишеских венок.
И я вернусь и лягу, словно тень,
Неслышимый, у этих милых ног.
1958

***
Понимаешь? Я прожил века без тебя
   И не чаял, что в будущем встречу.
И случалось, в охрипшие трубы трубя,
   Не владел человеческой речью.

Пил вино, и трудился, и стал стариком,
   И немало стихов напечатал,
Но застрял в моей глотке рыдающий ком —
   Слабый отзвук души непочатой.

Вот она! Отдаю тебе душу и речь,
   Если хочешь, истрать хоть на рынке,
Только зря не жалей, не старайся сберечь,
   Да и пыль не стирай по старинке.

И пускай у тебя она пляшет в глазах
   В дни чудес, и чудовищ, и чудищ:
Это завтрашней молнии ломкий зигзаг —
   Тот, с которым ты счастлива будешь!
Март 1965